Независимый сайт о заикании

"Жестокое детство",

или как я лечилась от заикания.

В 1997 году я прошла группу эмоционально-стрессовой терапии. Так как в моем описании этой методики больше переживаний (это больше рассказ о себе), связанных с ее прохождением, я дам короткий объективный обзор того, что же все-таки происходило.

• Консультация. Заикающийся обязательно должен пройти этот этап. Желательно с членами своей семьи, или с человеком, значимым для него. Консультацию проводит руководитель группы, часто вместе с так называемыми "стариками" - людьми, которые прошли свою группу и помогают группам следующим.
• Подготовительный этап. Библиотерапия. В течении этого периода человек, желающий попасть в группу ( мы его называем "кандидатом в ребенки") читает определенные конкретные книги и анализирует их письменно. Также он отвечает на различные тесты.
• Сеанс эмоционально-стрессовой терапии.
• Основной этап. Группа. Основной этап требует полного погружения. Сейчас его продолжительность составляет полтора месяца. Здесь участников группы называют "детьми" или "ребенками". Здесь проводятся различные упражнения: логопедические, психологические (как раз здесь и используется библиотерапия), артистические, гимнастика Стрельниковой, и другие.
• Через полгода после основного этапа проводится заключительный – поддерживающий. Он длится две недели.

Ну а теперь… Моя история

Жестокое детство

…Время шло, главный этап лечения от заикания приближался. Я ожидала чего-то сильного, грандиозного, неповторимого и трагического, что давало мне большие эмоции. В некоторые минуты ожидания я даже была счастлива. Я представляла людей, которые будут со иной заниматься в группе, но почему-то мне казалось, что все они будут заикаться чуть-чуть, то есть совсем это будет незаметно. Я представляла их сильными, красивыми, влюбленными в жизнь и в людей, наверное, похожими на "стариков". И вот, последние отзывы написаны, последние тесты сделаны…

…Дальше началась совершенно новая жизнь для меня. На сеанс я шла, ничего не боясь, ни о чем не жалея. Когда я вошла в зал, я чувствовала, что я там сильнее всех, я знала, почему-то знала, что есть люди, которые будут плакать на сеансе, я была уверена, что плакать не буду…

…Поэтому я спросила Н.С., сколько мне придется говорить так. Ее ответ так меня потряс, что до сих пор сохраняется во мне ... она сказала: " Всю жизнь..."

…В этот момент я ощутила какую-то сообщенность с А.Ж., то, что мы думаем одинаково. Но я еще боялась к нему подойти. Боже мой, какое я тогда большое значение придавала тому, как можно просто подойти к человеку и просто с ним пообщаться! Это кажется мне просто невероятным сейчас!..

Что было до этого, я помню лишь обрывками. Запомнилось всего эпизодов десять - сильных, ярких, впечатление от которых я могу припомнить и сейчас.

Как ни странно, мне сейчас приятно вспоминать, как меня обижали. Это дает мне силы в минуты, когда я по необъяснимым причинам становлюсь равнодушной ко всему. Осознание того, что мне столько пришлось пережить и я не сломалась, вызывает какую-то очень сильную любовь к себе, которая иногда трогает до слез; все-таки каждый человек ближе всего к себе, знает лучше всего себя, он просыпается с мыслями, которые никто, кроме него не знает, и засыпает с ними же... Но это не исключает того, что человек не способен любить, я считаю, что человек может думать, что он больше всех на свете любит себя, а потом отдать жизнь за другого.

Я помню, как меня обижали.

...Я на уроке в шестом классе. Учительница по литературе спрашивает:" Кто хочет читать по ролям произведение?" Я поднимаю руку. У меня сильное желание прочитать перед классом рассказ, желание быть первой. Как я сейчас думаю, прочитав этот рассказ, я бы испытала чувство гордости. Когда же мне учительница сказала, что у меня получается плохо читать (я умею читать с 5 лет), и что пусть лучше это прочитает кто-нибудь другой, я испытала чувство зависти, которое потом переросло в гордыню в моем внутреннем мире. Я хотела быть лучше всех, хотела, чтобы все были хуже меня. Я с радостью начала следить за неудачами других. Но вместе с тем я понимала, что это было в два раза порочнее, чем то, что класс начал меня дразнить, высмеивать мое заикание, открыто надо мной издеваться. Они не понимали своего порока, они были детьми, они смеялись надо мной, не чувствуя зла, я же - радовалась их неуспехам вполне осознанно, по-взрослому. Это было своеобразной компенсацией за их насмешки.

...Но вот, я что-то отвечаю, конечно же, заикаясь. Меня начинают дразнить. Я сижу опустив глаза, мне кажется, что весь класс только обо мне и думает, что я заикаюсь. Холодный мороз по коже, как-то внутри все сжимается. Появляется странная мечта: я хочу, чтобы у каждого ученика в классе парта была огорожена четырьмя стенами (одна стена стеклянная, чтобы видеть учителя, а то бы совсем бы бессмысленно выходило, эта стеклянная стена только ради успокоения совести), и чтобы каждый ученик мог бы делать все, что угодно, и его бы никто не видел. Я тогда мечтала смотреть телевизор в таком убежище: свои любимые сериалы.

Учительница что-то говорит, а я ее не слушаю. Просто не хочу слушать. А почему не хочу? Да просто потому, что ее голос напоминает мне реальность, в которой я - хуже, чем никто.

Происходит какое-то отупение со мной. Я не хочу жить в этом мире, и поэтому живу в другом - придуманном. О нем не могу много сказать, так как он до сих пор для меня священен...

Все уроки проходят в бесплодных мечтаниях, только это меня спасает... Только от чего?

Я настолько не хотела идти в школу, настолько боялась, что зимой, когда никого не было дома, выходила в одних трусах на балкон и стояла там несколько минут – я очень хотела заболеть. Иногда это получалось, но чаще - почему-то нет. Может быть, потому что я находилась, вероятно, в состоянии аффекта, а в этом случае организм повышает интенсивность работы защитных механизмов. Настолько я не хотела идти в школу.

Наверное, в каждой жизни должен быть хоть какой-нибудь смысл. Иначе нельзя... В моих мечтаниях раскрывался мир, где самым частым гостем стало такое чувство, как трогательность. Вообще, этот мир был наполнен очень сильными чувствами и событиями, которые мне уже сейчас не испытать и не пережить. В минуты этих мечтаний, я, быть может, была счастливее, чем в самые радостные моменты своей теперешней жизни. Я очень люблю и уважаю этот странный, ни на что не похожий, одинокий мой бывший внутренний мир.

Мечтания ограждали меня от всего. Я боялась, что если поделюсь ими с кем-нибудь, то они растают, станут менее концентрированными. Или я боялась своей эмоциональной несдержанности, так как неосознанно понимала, что когда человек находится в себе - все в нем концентрируется, и когда что-то прорывает его душу, то из него выходят все эмоции, да еще с такой стремительной силой!.. Со стороны это может показаться неадекватным поведением.

Мои мечты... Иногда я всю ночь не спала, мечтая. Это просто доводило до безумия. Мне хотелось сделать что-то такое, что-то такое, чего я сама не понимала. Когда я на кого-то обижалась, мои мечты были еще счастливее, еще ярче. Поэтому, мне даже нравилось, когда меня обижали. Это в некоторой степени оправдывало мои мечтания, они как бы имели право быть в такой обстановке.

Я тогда очень хотела вылечиться от заикания. Я как раз вступила в тот возраст, когда мое желание вылечиться стало чуть ли не самым первым желанием в жизни. Я говорю ''чуть ли'' потому, что ставила его всегда на второе место после моих мечтаний. Но ведь это происходило от обмана себя... Нужно же что-то было поставить выше этого. Иначе бы все на этом замкнулось, жизнь потеряла бы смысл, а при мечтаниях не потеряла, ведь я наивно верила в них. Значит, какой-то смысл был в моей жизни, пусть ложный, придуманный, но все-таки был.

...Однажды на уроке истории меня спросили: принесла ли я доклад ( обычно такие доклады читаются вслух перед всем классом ) . На моей душе было спокойно, когда я ответила:'' забыла''. Я думала, что учительница поймет.

После урока я подошла к ней и показала доклад, который все это время лежал в моем портфеле. Но она сказала, что он ей уже не нужен и что она поставила мне ''двойку''. Еще она сказала, что если бы я сдала его на уроке, то она не просила бы меня его прочитать при классе. Но я-то этого не знала, она же обычно спрашивала меня устно.

Я вышла из школы. Очень хорошо это помню. Тогда мне в глаза очень ласково светило солнце, а я ничего не понимала и не хотела понимать, не хотела думать. Мои мысли на мгновение остановились, я только смотрела на это ласковое солнце, оно меня утешало. Безграничные слезы текли по моим щекам, и мне было стыдно за них... Но окружающие, кажется, меня не замечали, как не замечали и этого прекрасного солнца в чистом весеннем небе. Тогда во мне родилась одна мысль: если на мою долю выпало столько страданий, то, значит, выпадет столько счастья, сколько никогда и ни у кого в мире не было. Я даже объяснила себе это. Все в мире относительно. Одно и то же событие может являться счастьем для одного человека, и несчастьем для другого, а степень этого счастья или несчастья зависит самым прямым образом от восприимчивости человека. Я видела, как люди не замечали солнца над своими головами, так ведь они и многого в своей жизни, наверное, не замечали. Я же была способна замечать все. (Сейчас не могу ответить на вопрос: кто же из нас счастливее: я - или люди, которые мало что замечают, мало на чем-то фиксируются.). Доверчиво смотря на солнце, я и сквозь него видела свои мечты, которые обретали еще более трогательную окраску, такие мечты, о которых я нигде не слышала и ни в какой книжке не читала. Долго я еще не возвращалась домой, а все бродила, бродила, бродила...

В музыкальной школе общаться было легче. Тогда это было моим единственным счастьем. Мой незабвенный преподаватель по хору и сейчас остается в памяти счастливой фотографией моего детства. С ним я вообще не заикалась, хотя больше всего боялась заикаться именно с ним (всегда ведь боишься человека, если он нравится, а у меня тем более было все обострено, я была очень неуверенной девочкой.) Очень странно: его никто не любил из учеников, я же очень хорошо к нему относилась, он тоже выделял меня среди других. Это было лестно и приятно.

Тем не менее проблема заикания оставалась. И никуда от нее нельзя было деться. Я научилась забываться, уходить из этого мира. Я ни одного раза в жизни себе не сказала, что я заика. Теперь я понимаю, что для того, чтобы сделать первый шаг к избавлению от этой проклятой вещи, нужно хотя бы признаться себе в том, что она есть. Чтобы что-то лечить, нужно чтобы было, что лечить.

Родители водили меня к экстрасенсам, но довольно неплохой результат таял в два-три дня. Хочу сказать, что мне нравилось ходить к экстрасенсам, было ощущение, что что-то делается - нужно только надеяться и ждать. Конечно, такие методы лечения казались странными, но других не было. Хуже всего для меня было бездействие. Хотя не буду врать: я хотела, чтобы моя проблема решилась сама собой, без моих усилий. Это очень характерная моя черта, о ней расскажу позже. Но это не лень, это совсем другое.

И вот наступил один августовский вечер. Все было как всегда, этот день не был особенным. Но папа вернулся с работы, и на кухне начался серьезный разговор. Я притаилась у двери и подслушивала.(мне всегда было интереснее знать то, что скрывалось, мне хотелось самой решать, что мне следует знать, а что нет, во мне жила какая-то воинственная вредность, которая возвышала меня в моих собственных глазах. Я хотела не быть никому обязанной, принимала помощь в исключительных случаях, но потом старалась как можно раньше вернуть долг и обязательно дать понять человеку, что я ему ничего не должна. Эта гордость была из-за унижений, которые мне пришлось вынести, точно из-за них, потому что до них я такой не была.) Но вернемся к таинственному разговору родителей. Они говорили обо мне. О моем заикании. Сидя в своем подполье, я ловила шелест их голосов, не вполне понимая смысл разговора. Часто звучали выражения: что нам делать? сможет ли она? пойдет ли? Я сидела на корточках на полу возле кухни и мне отчего-то было хорошо , что так все плохо. Я почти засыпала и слушала длинные рассказы про свои собственные проблемы, я чувствовала обиду, закипавшую слезами в глазах, но эта обида почему-то была сладкая и я любила ее. Потом во мне было стремление попросить прощение за свои обиды, и я просила его у гения моих мечтаний и у плюшевой собаки с его именем. Это получается, что я просила прощения у себя, ведь я придумала гения своих мечтаний, единственной реальностью в нем была оболочка, и в разное время моей жизни у него были разные лица и имена...

Мне снились мрачные аллеи...

...Мне снились мрачные аллеи

И свет реклам, и гул машин.

И позолоченны камеи,

И спящий город невидим.

И самый близкий где-то рядом,

Он предо мною виноват,

И смотрит он влюбленным взглядом,

В устах слова любви звучат.

Все в мире тайна, тайна, тайна...

Она во мне и для меня.

И человек мне в жизни дальний

Так нежно смотрит мне в глаза.

Все в мире тайна, тайна, тайна...

Она живая лишь в ночи.

К мечтам людей она зеркальна

В окно машины дождь стучит.

Уже без сна я вижу мир

Несутся мрачные аллеи,

И свет реклам, и гул машин.

В моей жизни произошло странное событие, которое еще более погрузило ее в состояние сна. Каждый вечер мы ездили в маленький город Зеленоград к очень странным людям. Выезжали мы ближе к вечеру, ехали долго на электричке, когда подъезжали к городу, было уже темно, ехали в наполненном автобусе... Я не замечала никого вокруг себя, я вошла в такое состояние, когда полностью удалилась от этого мира и смотрела на него, как на нечто не существующее, или существующее, но не связанное со мной. Я была счастлива, как никогда... Я не разговаривала с родителями и раздражалась, если они со мной заговаривали, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь пробуждал меня из такого состояния. Я тогда любила одного человека, он был актером и, конечно, он был очень взрослым и незнакомым для меня. Мне представлялось, что мы летаем с ним на качелях - это самая яркая мечта.

Мы входили в обычный десятиэтажный дом, поднимались на лифте на нужный этаж и звонили в какую-то квартиру. Я оставалась в лифте, так как боялась тех людей. Родители говорили с ними, а потом мы опять спускались вниз, и в течении получаса-часа ждали, пока выйдут из подъезда эти люди. Я ходила по двору одна. И какие-то непонятные чувства всегда овладевали мной. Это были обиды, смешанные с любовью, или прощение обид, но потеря любви. Бог знает, что тогда приходило мне в голову, мне стало казаться, что я начала по-настоящему понимать свои мысли. В своих глазах я стала тайной для окружающего меня мира. Мне хотелось, чтобы какой-нибудь человек, лучше всего любимый, понял меня, полюбил мой внутренний мир, казавшийся мне страшным и порочным, и простил бы меня за него. Родители смотрели на меня, может быть, с жалостью, а я убегала от этих взглядов, пряталась за игрушечными домиками, садилась на качели к ним спиной, мне не хотелось ни с кем говорить... Я мечтала, что когда-нибудь найду своего любимого человека и он заберет меня навсегда, и я никогда не вернусь к своим родителям, они будут плакать, просить меня вернуться, а я не вернусь... Мои мысли были очень жестокими: я думала о том, что не покажу им своих детей. Как я могла их не любить, что же они такого плохого мне сделали?.. И мне не было их жаль, мне было больно, что они так много для меня делают, а я так жестоко о них думаю; а ведь всегда больно, когда кто-то для тебя очень много делает и тебя любит, мне трудно было это выдерживать... Мне казалось, такая любовь проникает в мои мысли, нарушает их, поэтому я убегала и пряталась от нее.

Тем временем выходили из подъезда эти странные люди. Мы подходили к ним и заходили в другой дом, в другую их квартиру, предназначенную специально для этих дел. В комнате зажигали свечи, мебели было очень мало, практически не было. За окном царила ночь, обстановка была чрезвычайно таинственная , меня усаживали на стул и просили закрыть глаза, я закрывала... (я позже узнала, что эти люди- экстрасенсы, что они меня лечили от заикания.)

Нет ни одного человека, которому я бы полностью доверяла, а тем более чужие люди, конечно, я подглядывала, что делали со мной дядя и тетя, хотя понимала, что это может навредить процессу лечения. Сидя на стуле с закрытыми глазами я думала о том, какая странная у меня жизнь, какая недетская... Все дети, должно быть, уже спали, обняв любимых игрушек, некоторые допивали сладкий чай на кухне, освещаемой лишь старой уютной лампой, а на экране телевизора мелькали кадры фильма для взрослых, и последние торопили детей спать, любящие мамы рассказывали детям красивые истории ласковым голосом, которые потом переходили в сон, глаза закрываются, закрываются. закрываются... Мне тоже ужасно хочется спать, а я сижу здесь на неудобном стуле, кости начинают болеть, а пошевельнуться страшно, боюсь нарушить процесс лечения. Со мной занимались, наверное, минут 30-40, а может, даже и меньше, просто казалось, что так много. Потом почти то же самое делали с моими родителями, мне это было очень в тягость. Я же знала, что если бы не я, то они бы на это никогда не пошли, и я ненавидела то, что они это делают ради меня. Я знала, что никогда не смогу им за это отплатить, потому что они делали очень много, а я не умею так любить. По крайней мере, родителей. Я себе никогда не вру , не обманула и в этом: есть люди на свете, которых я способна полюбить больше, чем родителей, люди, которые хоть что-то для меня сделали, а некоторые даже ничего...

Мы ехали домой уже в пустом автобусе, на улицах - ни одного человека, город спал. На вокзале дул холодный, неприятный ветер, это отгоняло от меня сон; ждали мы обычно около получаса, пока наконец издали не загорались огненные глаза электрички; друг с другом мы практически не разговаривали, даже родители молчали.

От метро мы шли пешком: так поздно автобусы не ходили...

Я потому так подробно рассказываю об этих поездках, что они остались чем-то особенным в моей памяти, сейчас я их вижу словно сквозь размытое ночным дождем окно, они были весьма романтическими. Я тогда была до крайней точки счастлива и до крайней точки несчастна. До этого я не знала, что это может быть одновременно.

Тем не менее такой способ лечения не помог, но я не жалею, что он случился в моей жизни, в то время я начала очень глубоко понимать свои мысли и кое-что себе прощать. Тогда я как никогда превратилась из ребенка во что-то другое. Я разочаровалась в людях, в реальности, в окружающем меня мире. Счастья реального в этой жизни для меня не было, по крайней мере такого счастья, от которого были счастливы окружающие люди. Я не жила, я только существовала. В то время я еще прощала себе это, и моя жизнь некоторое время была относительно спокойной. С одноклассниками я вообще не заговаривала, не считая 2-3 человек, которые общались со мной; не я с ними общалась, а они со мной!.. Моя жизнь была ничтожна...

Я очень любила разговаривать с игрушками, особенно с любимой. Его звали Ариэль - имя белого ангела, ангела музыки. Наши разговоры всегда происходили ночью, шепотом... Я придумывала его ответы.

- Знаешь, Ариэль, ты еще не хочешь спать?

- Нет, давай поговорим.

- Давай.

- Что у тебя сегодня случилось?

- Прежде хочу сказать, что тебя очень люблю. Ты соскучился?

- Я тоже тебя люблю. Мы ведь одни на свете, правда...

- Правда, только тебя больше никто не видит и не любит.

- А тебя...

- Как ты, наверное, никто, а меньше - может, кто-то любит. Ариэль, а я сегодня ходила к той женщине и она показывала мне зарядку от заикания. Нужно было как-то по-особенному дышать в такт движениям тела. Мне почему-то так стыдно ее делать, я кажусь себе неловкой, некрасивой. Но я хочу сказать тебе немного о другом. Знаешь, Ариэль... Ариэль! Ты не спишь?

- Не сплю.

- Я сегодня одна ходила к этой женщине на дыхательную гимнастику. Когда я шла, мне казалось, что я такая маленькая в этом большом мире, я не шла, а бежала, и почему-то очень хотела, чтобы вдали появился ты, и я бежала к тебе. Но тебя не было, и я опять поняла, как я одинока в этом мире...

- Зато я сейчас с тобой. Хочешь я расскажу тебе сказку?

- Про нас с тобой

... - Хорошо. На свете жила одна девочка. Она жила в квартире большого-большого дома и очень любила в дождь бывать одна...

Может, с первого взгляда такие разговоры с игрушкой покажутся сумасшествием, но внутренняя жизнь в человеке существует, я думаю она даже сильно отличается от его внешней жизни. То, что думает сам человек, ни с кем не советуясь, кажется мне самым истинным. Еще поэтому я хотела всегда воспитывать себя сама, так намного лучше, воспитывающийся таким образом человек в своих недостатках сможет обвинить только себя, в достоинствах тоже, и если ему что-то в себе не нравится, ему доступно это исправить, потому что он знает в точности механизм своего воспитания. Я не говорю о том, что человек должен с рождения жить один, нет, он должен жить с родителями и в социальном обществе, но как участник, полноправный участник, а не как свидетель. Это - лучшее воспитание.

Но вот на кухне состоялся еще один важный разговор про меня, точнее, про мое заикание, и я опять его подслушивала. Я подслушивала его так, как будто бы являюсь соучастником этого разговора, по крайней мере, так мне казалось. Я узнала, что меня хотят отвести еще в одно место, где лечат от заикания. Почему-то у меня было такое ощущение, будто бы меня поведут на праздник. Наверное, мне стало радостно потому, что я знала, чувствовала, что что-то будет, на этот раз что-то будет...

В этот день я встала рано, настроение было бодрым, даже каким-то искрящимся, как бенгальские огни. Пошла в школу без особого страха, у меня было такое же чувство, когда меня водили в детский садик и обещали раньше забрать, до тихого часа (все-таки перспектива трехчасового лежания на кровати, когда нужно лежать головой к стенке и нельзя сделать лишнее движение, а то накажут, не очень поднимала настроение, и я ходила, смотря с некоторым превосходством на своих товарищей, в школе же было по-другому, в "плену" находилась я одна). Конечно, я постаралась красиво одеться, как умела, и пошла с родителями на консультацию в психологический институт, пошла с новой надеждой на излечение. Жизнь к тому времени выработала во мне привычку: подстраиваться к обстановке. О методике лечения заикания в данном институте я ничего не знала, но каким-то случайным образом ошибочно думала, что нужно там показать самую лучшую речь, "чтобы они не сказали, что мой случай неизлечим". (После прохождения группы я переписывалась с девочкой Н.К., страдающей той же проблемой, и собирающейся пройти группу, и от нее узнала, что она того же самого боялась на консультации).

Когда мы ехали в психологический институт, в голову лезли разные мысли. Мой мир мечтаний стал несколько блеклым, но только немножко, все-таки его нельзя назвать блеклым, но по сравнению с тем, что было... Произошло это изменение во мне потому, что я очень много рассказала об этом мире во мне моей любимой подруге Машке. И она часть энергетики этого мира взяла на себя, не зря же говорят " поделиться с кем-то". Отношения с ней сейчас для меня тоже священны, она - хранитель моего детства, она знает все, что было... Конечно, я тоже знаю про нее все. Еще я думала о том, что стала замечать в себе черты забитого человека: когда я слышала свое имя, то оборачивалась не сразу, а ждала некоторое время, чтобы выяснить, меня ли зовут. Контакта глаз я вообще боялась. И ведь понимала, что боюсь необоснованно, но все равно боялась. Мне казалось, что я не стою взгляда ни одного человека. Но между тем я была гордой. Это не сочетаемое сочетание, разность потенциалов моего внутреннего и внешнего отношение к себе и ко всему рождало очень большую силу, или энергию, не знаю, как точнее сказать, которая оборачивалась против меня и с которой я не могла справиться. Мне кажется, что у меня внутри был прекрасный мир, который я боялась показать всем. Он почему-то рвался наружу, а я стыдилась его проявления. Тем не менее желание высказать его нарастало. Эта невысказанность души порождала безумную гордыню: было так много не сказано, все оставалось во мне, мне казалось, что я так много знаю, что во мне столько чувств... Я все делала не как все. Я знаю почему: я чувствовала, что в речевом отношении не могу быть такой, как все, значит, мне хотелось во всем ото всех отличаться. Я человек крайностей. Я все делала всем наперекор, очень любила шокировать людей, только вот часто обламывалась из-за речи. Запретный плод сладок, поэтому по излечению от этой жуткой проблемы этому пороку во мне есть выход. Он вполне реализуется. Причем реализуется сейчас тоже, хотя прошло уже больше трех лет после прохождения группы. Сколько еще должно пройти времени, чтобы он не был таким концентрированным... я не знаю...

И вот, мы подошли к дверям очередного заведения лечения от заикания. Я не очень волновалась, так как никогда себе не признаюсь, что волнуюсь. Но все-таки перед дверями сердце немного екнуло. Мне стало противно от этого. Но долго это состояние не продолжалось, потому что нас с родителями направили в другую комнату заполнять тесты. Я жутко обрадовалась и сразу же успокоилась, что на этом все и закончится. Заполняя тесты, я думала:" это шаг вперед, теперь все узнают, что я тоже есть в этом мире". Но так думать тоже долго не пришлось. Нас вызвали в другую комнату для чего-то, сказали рассаживаться по местам, и я с ужасом поняла, что сейчас начнется вторая часть консультации: разговор. Места были расположены так, что представляли из себя круг, в другом случае меня это, может быть, удивило бы, но в такой волнительной обстановке я восприняла это, как будто так и надо. Мне сказали сесть на определенное место, вот это меня удивило. Вроде бы места все были одинаковые. Среди гула голосов еще не усевшихся людей я ясно различала один громкий, чаще всех звучавший и повелительный, и догадалась, что он принадлежит "самой главной". Она мне не понравилась из-за того, что она мне показалась какой-то немного грубой, настырной, можно сказать, что я увидела в ней лом-человека, и мне это не понравилось. "Она меня сильнее"- подумала я. Но кроме нее сидело еще много людей, их тоже нужно было рассмотреть. Рассматривая их, я сразу же ощутила зависть, белую, не черную, смотря на их теплое отношение друг к другу. Один человек мне понравился больше всех, это сейчас мой любимый "старик" Н.В.. Мне всегда нравились люди его типа, хотя сложно его назвать человеком какого-то типа, это просто ставит ограничение его чертам характера, а в нем я открываю все новые и новые вещи, которых заранее ожидать нельзя. Классный человек: красивый, умный, обаятельный.

Людей, сидящих напротив меня, называли "стариками". Меня такое название не удивило, как, впрочем, не удивило бы, если бы их называли бы "профессорами". Они казались мне людьми не учеными, а умными, думающими, мышление которых похоже на игру артиста, я называю его " гениальным". Конечно, пришлось потом узнать в них обычных людей, но об этом потом...

Сейчас они были для меня загадкой. Мне очень захотелось подружиться с ними, но определенным образом, так, чтобы дружба эта тоже была похожа на дружбу творческих людей, словом, голова моя была забита всем, чем угодно, только не происходящим на консультации. Тем временем мальчик и девочка, пришедшие со мной на консультацию в качестве пациентов, рассказывали о себе, я слушала их спокойно, так как знала, что я ничего говорить не буду, была в этом очень твердо уверена. Но вот меня вызвали. Я робко встала и стала молчать, хотя не помню... Что-то я, кажется, сказала, только так тихо, что никто ничего не услышит, мне хотелось, чтобы поскорее закончилось это мучение, я ни на кого не смотрела, только один раз на Н.В.. Он мне еще очень понравился потому, что, когда я шепотом попросила (точнее, заставила) маму задать всем вопрос: можно ли мне смотреть сериалы, он спросил, что она мне может интереснее и лучшего предложить. Просто молодец!!! Надо же было так ответить! И ее не обидел, и на мою сторону встал, и в точку попал, возразить маме было нечего, стало только стыдно. Да-а, это большое искусство так отвечать.

Прекрасный, умный, добрый и просто красивый человек, лапочка – Н.С. мне с первого взгляда показалась зловредной нудной тетенькой. "И чего ей не сидится, чего она выскакивает?" - думала я. Она говорила обо мне что-то плохое, то есть не плохое, а то, что я еще маленькая, что мне еще не нужно лечиться от заикания, что я этого не хочу. "Как это не хочу, откуда вы можете знать, что у меня в душе делается?" - я не понимала, зачем она меня так злостно бьет словами. Но делать было нечего, возразить ей я не могла, но не потому, что это было бы неприлично, а потому, что это было бы унизительно: ругаться, заикаясь. Я молчала, но после консультации запомнила не всех "стариков", а только Н.Л., Н.В., и ее.

Н.Л. была равнодушной и безразличной.

Потом что-то говорили мои мама с папой. Честно сказать, было неприятно это слушать. Вообще не люблю, когда они жалуются. Но вот речь зашла о зарядке Стрельниковой, с которой я уже была знакома и все "старики" встали и начали учить меня и других пациентов делать эту зарядку. Честно сказать чувствовала я себя так, как будто меня выволокли с каким-нибудь эстрадным певцом на сцену и сказали: "будешь ему на подтанцовках", а я ведь танцевать не умею. Меня учил делать ее Н.В., может, он заметил, что мне понравился и поэтому подошел, а , может, нет. В любом случае я "позорилась" перед ним. Потом как-то необыкновенно быстро все кончилось. Напоследок мне был задан вопрос: ты ничего не хочешь сказать? Я сказала:" нет". Сейчас я понимаю, что от меня ждали высказанного желания лечиться.

Домой нас провожал прохладный сентябрьский ветер. Было грустно и одиноко. Родители сказали мне, что меня не возьмут и что я сама в этом виновата, потому что ничего не сказала. А я думала, что эти красивые и прекрасные люди, называемые "стариками" сидят в уютных креслах, пьют чай, прижавшись друг к другу теплыми взглядами, рассказывая о последних событиях своей жизни. Мне так хотелось быть с ними. Я очень этого хотела, я всегда больше любила общаться со взрослыми людьми, чем со своими сверстниками. И я этого захотела так, что... Приняла решение: Я В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ СДЕЛАЮ ЭТО, Я БУДУ С НИМИ. Я стала спрашивать у родителей, что мне для этого нужно сделать, они отвечали, что уже, наверное, ничего, но что мне дали задание: описать консультацию. Хотя они сказали, что мне дали это задание из вежливости, чтобы прямо не говорить "нет". Но я решила, что напишу такой сногсшибательный отзыв, что меня возьмут безоговорочно, что им просто станет стыдно меня не взять. Эта мысль напомнила меня радостью: " я еще увижу этих людей!"

Еще одного человека я запомнила. Он опоздал на консультацию, точнее, его уже там знали, может поэтому, он и не должен был приходить вовремя. Он говорил очень медленно, гнусно растягивая все слова, и когда я подумала, что по-другому он просто не может, меня охватил ужас. "Да-а, есть случаи похуже моего, да еще как похуже." Мне было так стыдно за него, когда он говорил, что я хотела сквозь землю провалиться. Я трудно выдерживаю, когда люди рядом со мной так "позорятся". Я испытала такое чувство, как будто бы увидела какого-то диковинного инвалида. Меня поразил тогда этот человек, с который я очень близко познакомилась, так как проходила методику с ним в одной группе. Потом мы подружились с А.Ж.

Итак, я зажглась идеей написания блистательного отзыва о консультации. Я поняла, что нужно было написать о своих страданиях. Но никто не верил в меня, поэтому в суете дней я забывала этих прекрасных людей, забывала, как мне было хорошо с ними. Я не писала отзыв о консультации. Еще я знала, что если я даже его напишу, то мне придется его приносить с помощью родителей, а устала от их понуканий при наших ссорах: " ты сама ничего не можешь, что ты будешь делать, если мы умрем? ...лишнего шага без нас не можешь, ты никто в этом мире, если бы нас не было ты бы превратилась в бомжа, тебя бы взяли в приютский дом и избивали бы ежедневно и изнасиловали бы, потому что там такие порядке... Ты рубишь сук, на котором сидишь, ты загоняешь нас в могилу..." Конечно, это все невыносимо слушать, когда тебя обижают так близкие люди из-за того, что ты не можешь идти в школу из-за заикания, потому что там над тобой тоже все смеются. Я просто не знала, куда мне деваться. Поэтому я и смотрела эти сериалы, они были для меня, как вино для взрослых. Моя школа совсем рядом с домом, поэтому когда у нас еще не было видеомагнитофона, я бегала на переменках домой из школы, чтобы хоть 5 минут посмотреть на любимые лица на телеэкране. Ничего не скажешь, детство у меня было странное. Такое странное, что сейчас, когда уже все прошло, я не могу его забыть и простить многих вещей. Я понимаю, что это плохо, но никого не обманываю и честно говорю: "да, не могу забыть." Конечно, что-то я уже простила, но, к сожалению, не все. Я не боюсь, что меня за это кто-то осудит.

Итак, описание консультации зависло. Странно, но я редко вспоминала о нашем походе в психологический институт. Забвение, время, заполняемое телесериалами и мечтами называлось моей жизнью. Я никогда не думала о смерти. Я верила в то, что моя жизнь не всегда будет такой, какая она была в то время. Мне казалось, что все в жизни бывает пополам: счастье и горе. И чем больше по качеству и по размеру горе, тем больше будет счастье. Теперь я понимаю, что это так, но только не внешне, а внутренне. Просто если человек способен но большие эмоции, значит, он и горе будет переживать сильнее, чем другие, и счастье тоже.

Но большое спасибо моему папочке за то, что он позвонил в психологический институт и как-то выяснил, что еще не все потеряно, что можно прийти и посмотреть какой-то фильм. Мы пошли, на этот раз я не волновалась. В фильме меня ничего особенно не поразило, только степень заикания у многих участников фильма заставляла меня постоянно вздрагивать при просмотре. Зрелище не из приятных. После просмотра фильма я ничего не помню, говорили мы с Н.Л. или нет... Только вот на этот раз мое вдохновение для написания отзыва о консультации продлилось достаточно долго, и его хватило на то, чтобы исписать более десятка листов о моих проблемах и неудавшемся детстве. " Ну, - думаю, - прочитают они это, и пусть только не возьмут!" Поэтому я нисколько не удивилась, когда мне дали второе задание, третье. Время тогда летело быстро, но я бы не сказала, что интересно. Книги, предлагаемые мне для анализа, не вызывали особого интереса, разве что некоторые (сейчас я могу признаться в этом честно). Не знаю, почему эти книги не вызвали особых эмоций, сейчас я думаю, потому, что они были прочитаны не ради удовольствия, а ради лечения, именно это, наверное, меня и убивало. Эти книги в моей жизни как бы "испачканы" лечением от заикания, они - напоминание о моей слабой стороне в прошлом. Сейчас я пробовала их перечитывать, но нет, не получается полюбить их, все-таки они навсегда, может быть, "испачканы". Это наблюдение свое мне удивительно признавать, но, как показывает время, это так. Понравилась мне книжка Алана Маршала " Я умею прыгать через лужи". Вообще я больше люблю книжки "для сердца", а не "для головы". Хотя "для головы" тоже иногда хочется почитать, но немного, поэтому, наверное, я не люблю историю и люблю литературу. Может, пройдет время, и надоест мне читать книжки "для сердца", я называю их "вкусными", но я этого ужасно не хочу и даже всеми силами стараюсь, чтобы это никогда не произошло.

Книжка про глухонемых тоже показалась мне интересной, только до конца я ее не дочитала: очень объемной она мне показалась в то время. Вообще ни одна книга из предлагаемых не вызвала во мне каких-то эмоциональных изменений, ни про одну я бы не сказала:" вот это да..." Так получилось, что в моей жизни никто не занимался подбором литературы для моего прочтения, это, кстати, очень хорошо получилось в некотором смысле, но во всех ли? не знаю. Покажет жизнь. Поэтому я всегда занималась подбором для себя книг. Когда я брала книжку в руки, то всегда осматривала ее, открывала на разных страницах, прочитывала несколько диалогов, и если находила что-то, что меня трогало (это могло быть просто имя), то прочитывала эту книгу. В противном случае вряд ли я ее прочитывала.

Я почему-то не сомневалась, что меня возьмут в группу. Я была уверена в том, что делаю для этого все возможное. Но меня очень волновал один вопрос: я боялась, что меня снимут на кинокамеру на сеансе, и потом покажут по телевизору, и меня увидит кто-нибудь из знакомых. Это было бы ужасно. Просто тогда уже произошла во мне такая минута, в которую я решила, что все мои унижения кончились и больше их не предстоит. А это было бы для меня самое великое унижение из всех, которые я перенесла в жизни. Это было бы признание всем в том, что меня волнует то, что я заикаюсь! А я ведь никому в этом не признавалась никогда, кроме родителей. Никто не знал, что мне больно, когда меня спрашивают о моем заикании, когда мне кто-то рассказывает анекдоты про заик, я заставляла себя смеяться, но было мучительно стыдно, хотя в некотором смысле я даже больше любила общаться с такими людьми, потому что они меня не жалели. Они могли даже посмеяться надо мной, и от иных такой смех даже придавал мне уверенность, я не переживала из-за такого смеха. Смех, из-за которого я не переживала, шел, если сказать грубо, от глупых людей. Они не понимали, что мне от этого может быть больно, я воспринимала их как детей. Но если надо мной смеялись люди умные, то, конечно, было больно, так как они знали, что мне сделают больно, и все равно это делали. Им не было оправдания.

Или было... Я даже не могу определить. Есть великая тайна смеха над пороками. Она воспитывается посредством телевизионных передач и анекдотов. Ведь когда комик изображает заику, человека, который выговаривает не все буквы, нам смешно, и так дико смешно, что мы даже не можем сдержать своего смеха. И вот, в жизни мы встречаем человека, изображенного комиком. У нас уже выработалась привычка смеяться над данной ситуацией, мы не можем ничего с собой поделать (за редким исключением: бывают очень сдержанные люди). Бывало, что я как-нибудь так заикнусь, что меня саму смех разбирает. Так могу ли я требовать от других сдержание этого смеха? ...но я требовала. И ведь обижалась-то ни за что, вот в чем вопрос. Не за что было обижаться-то. И понимая это, я все равно обижалась. Может, это происходило потому, что все-таки они смеялись надо мной не по причине того, что, может быть, мое поведение казалось им похожим на номер комика, а потому, что их было мной и им нравилось ощущение превосходства на слабой, как это бывает у зверей. Ощущать себя забиваемой - вот что ужасно обидно, вот где рождается чувство мести, зависти и желания зла. Хотя я им зла не желала, я желала, чтобы они раскаялись, но, кстати, они так и не раскаялись... Бог с ними...

Я никогда не умела себя вести, поэтому приходя в психологический институт сдавать старые задания и брать новые, я вела себя, наверное, очень скованно. Хотя могла взять и сказать что-нибудь смелое, но лишь от собственной неуверенности, я придумывала то, что нужно сказать, то есть я не говорила то, что мне было интересно, а придумывала "речь", чтобы хоть что-то сказать. Я всегда стеснялась показать свои проблемы, так же как и слезы, для меня унижение плакать перед кем-то. Когда же плачут передо мной, мне жалко этого человека только в том случае, если он редко плачет, и плачет " не на публику". Но, конечно, слово "плакать", я воспринимаю очень серьезно.

Только плакать было некогда, нужно было читать книжки и писать отзывы о них, что я и делала. Меня перевели на домашнюю форму обучения. Кстати, я заметила такую вещь, что когда из какого-то положения намечается выход, то больше нет сил в нем оставаться, хоть ситуация еще требует в нем пожить некоторое время. Просто противно жить в старой обстановке, когда знаешь, что тебя ожидает новая, намного лучшая. Мне было не до школы, и я очень злилась, когда меня в такое время ожидания новой жизни тревожили, заставляя учить какую-то математику, физику, историю. И самое главное, относилась ко мне по-прежнему, а я не умела сопротивляться... Это было самое ужасное время в моей до сегодняшнего момента прожитой жизни. Я ненавидела всех учителей, но мне приходилось что-то у них просить, умолять, даже просить прощения ни за что, и случалось самое худшее: когда я у них просила прощение, я как бы чувствовала себя по-настоящему виноватой, мне хотелось плакать, мне было жалко учителей, которые меня обижали, но это происходило от того, что у меня были очень сильно расшатаны нервы (кстати, правда, не смейтесь), поэтому меня кидало из стороны в сторону. Ведь когда смотришь в зеркало и улыбаешься, то улучшается настроение, значит, когда просишь прощение, чувствуешь себя виноватой. Только это все ужасно. Ведь потом понимаешь, что унижалась и сама в это унижение поверила, не смогла на час приобрести холодное сердце. А я хотела иметь холодное сердце. Есть даже сказка с таким названием, очень мной любимая.

Однажды в психологическом институте я получила очень интересное задание: написать сказку. Я быстро воодушевилась и принялась за дело. Вообще если я что-нибудь сочиняю или пишу сочинения в школе или еще где-нибудь, то сначала никогда не знаю, о чем буду писать, когда пишу предложение - не знаю о чем буду писать в следующем. В школе я так и не научилась составлять планы для изложений и сочинений, пока это мне не вредит. Так что это сказка была писана так, словно она случилась у меня в мыслях и я просто ее описала, только вот на имена героев повлияло то, что я смотрела все эти латиноамериканские сериалы. Конечно, имена получились смешные, сказать нечего. Сейчас, когда я перечитываю эту сказку, мне не стыдно за нее, это уже радует.

Время шло, главный этап лечения от заикания приближался. Я ожидала чего-то сильного, грандиозного, неповторимого и трагического, что давало мне большие эмоции. В некоторые минуты ожидания я даже была счастлива. Я представляла людей, которые будут со мной заниматься в группе, но почему-то мне казалось, что все они будут заикаться чуть-чуть, то есть совсем это будет незаметно. Я представляла их сильными, красивыми, влюбленными в жизнь и в людей, наверное, похожими на "стариков". И вот, последние отзывы написаны, последние тесты сделаны...

На свете жила одна девочка. Она жила в квартире большого-большого дома и очень любила в дождь бывать одна. В такое время она обычно сидела на подоконнике и смотрела в окно. Рядом с ней играла музыка, божественная и неповторимая. Эта музыка шла из ее души, и слышала музыку она одна. Эта девочка жила совсем одна, ее родители умерли от страшной болезни, и она не помнила их. Но она смотрела в окно и видела там детей, которые играли со своими папами и мамами, и горько плакала. Иногда, видя какую-то трогательную сцену на улице, она улыбалась, даже смеялась, но потом вспоминала, что все это происходит не с ней, а с чужими людьми. Девочка сама ходила в магазин за продуктами, сама готовила себе еду, стирала, убиралась. Когда ей было больно, она сама себя утешала, положив голову на колени и обнимая их руками. Никто не знал о существовании этой девочке, она, напротив, знала очень многих людей в своем дворе.

Однажды девочка увидела, как соседские мальчишки жгут костер во дворе. Она с интересом за ними наблюдала. Но вдруг уголек от костра попал на дом. Дом загорелся. Все стали выбегать из него. И вышел один человек, которого она всегда любила. Это был очень красивый и умный человек. Он стоял и с горечью смотрел на горящий дом. Огонь уже подходил к 7 этажу, где жила девочка.

- Кто там живет? - спросил он у пожилого гражданина, стоящего рядом с ним.

- Никто. Там жили хорошие люди, но они давно умерли. - ответил старик. Глаза молодого человека были очень грустны, девочка восторженно смотрела на них. Как она любила его в этот миг. Огонь уже подходил к ней, а она не могла оторваться от этих прекрасных глаз. Она их любила больше, чем жизнь, она не хотела никого любить, кроме него, даже боялась не любить его, потому что это было великим счастьем!..

Через два дня на седьмом этаже нашли девочку с игрушкой в руках, уже мертвую. Нашли ее у окна, взгляд ее был прекрасен и влюблен.

Еще через несколько дней в землю был опущен маленький гробик, в котором девочка лежала с игрушкой в руках. Ее самый любимый человек так и не узнал ни о ее жизни, ни о ее смерти...

Есть тайны сердца у людей

И никому их не прочесть,

Что в мире может быть страшней

Той тайны, что на сердце есть

И для чего мы все живем

Зачем мы любим ...ведь никто

Не знает, что во сне твоем,

А может в нем и ты - ничто...

Зачем рисуем на стекле

Глаза родные... Все равно

Их спрячет дождь в своей игре,

Сказав: " ведь все прошло давно..."

Зачем вся наша жизнь не сон,

А память об ушедших снах

Ведь счастье не в бегу времен,

А в наших собственных руках!

Мы в снах как птицы над Землей

Не видя мелочных обид

Владеем собственной судьбой,

Не веря, что наш разум спит.

Мы только тайнами живем,

Без тайны наша жизнь пуста,

Любовь придумав, робко ждем,

Что прилетит к нам свысока.

Но в небе вечный воздух чист,

А ангелы - лишь наши мысли,

И нас полюбит и простит

Лишь кто-то очень-очень близкий...

Перед сеансом должно было пройти знакомство с группой. Я пошла на это знакомство с большим энтузиазмом, так как думала, что меня там все непременно должны полюбить. Вообще я уже тогда знала, что навсегда останусь там, но ко мне относились несерьезно и я чувствовала это. Практически все думали, что я в лучшем случае пройду группу и все. Но я пришла-то туда больше для того, чтобы быть со "стариками", чем для того, чтобы вылечиться от заикания. Так что когда я пришла на знакомство, то очень разочаровалась, все было не так, как я это себе представляла.

Впрочем, это первое знакомство не оставило каких-то особых впечатлений. "Стариков" не было. Хотя я заметила одну вещь: Н.Л. была очень странная, вовсе не такая, как обычно. Я почувствовала, что она находится в сильном напряжении, но эта мысль тогда у меня промелькнула и абсолютно не заинтересовала. А должна была бы заинтересовать...

Нас научили дактильной речи, потом мы все выходили и представлялись. Как мне сейчас помнится, я вроде бы неплохо представилась. Остальные - по-всякому. Из участников группы я никого тогда не запомнила, только А.Ж., так как его уже знала.

...Домой я возвращалась в странном состоянии духа. Как бы все вокруг стало несколько реальнее. Это было для меня плохо. Еще меня мучила одна мысль: я ничего не сказала Машке про то, что буду лечиться от заикания. И я должна была исчезнуть на полтора месяца совершенно бесследно. Это как раз тот пример, когда я понимаю, что поступаю плохо, даже просто ужасно, даже так, что не прощу этого себе никогда, но тем не менее я не могла ей этого сказать. Вообще так происходило потому, что дружба с ней для меня всегда была дружбой между двумя сильными людьми, которые доверяют друг другу серьезные проблемы, проблемы возвышенного характера, а не мелочные, как, например, заикание. Дело в том, что я всегда себя презирала за то, что меня волнует это заикание. Я никогда-никогда ей не говорила о том, что меня волнует эта моя проблема. То есть, вообще, если сказать вернее, меня всегда в жизни волновало не то, что я заикаюсь, а то, что меня это волнует. Это совершенно точно, я ни минуты в этом никогда не сомневалась.

Да, я пришла домой после знакомства с группой в совершенно непонятном состоянии, то есть в состоянии, когда я уже не знала, что со мной будет, можно его назвать полетом, но не в том смысле, что мне было очень хорошо, а в том, что все, почти все потеряло для меня смысл. "Если я сама могу так предать близкого мне человека, то, что тогда в мире вечно?" - думала я. Раздался телефонный звонок. Это была Машка. Мы вышли на улицу пройтись несколько раз вокруг дома, мы всегда так делали. Я ощущала себя такой подлой, видя ее совершенно ничего не подозревающее лицо, но мне не было плохо, мы разговаривали на очень глубокие темы...

Когда мы простились, мне стало очень страшно. Я пришла домой, дождалась пока все лягут спать, и долго разговаривала с Ариэлем.

- Привет, Ариэль... Я так надолго сегодня оставила тебя одного. Не сердись, мне сейчас очень плохо, все вокруг рушится. Ты еще не спишь?

- Нет, я тебя жду. Что-то серьезное случилось?

- Да, Ариэль. Завтра я должна начать новую жизнь, а я не знаю, что со мной будет, не знаю... Мне так страшно, что я стану другой и посмеюсь над своим детством, или вспомню о нем снисходительно. Я так люблю все, что у меня есть сейчас, ничто в мире меня не сделает такой счастливой, какая я сейчас! Я не хочу никуда идти завтра, но пойду, ты понимаешь, я пойду! ...пойду. Знаешь, что хуже всего?

- ...нет, не говори этого... запомни, чтобы не случилось, я всегда буду с тобой.

- Ты боишься это произнести, но я знаю, что ты тоже об этом много думал. Я боюсь тебя забыть, Ариэль, я боюсь тебя разлюбить... Пусть ты будешь со мной, но я не буду тебя слышать, не буду с тобой разговаривать, и даже мне будет не больно за тебя, что ты останешься совсем один! Прости меня... Но если я останусь с тобой в роли невидимки, то ты навсегда останешься невидимкой для меня. Знаешь, Ариэль, что мне делать, чтобы этого не случилось, чтобы я тебя не забыла?

- Просто смотри в мои глаза долго-долго, я сохраню твое детство в них...

- Хорошо, Ариэль, а сейчас мне хочется подумать о завтра, я просто обниму тебя, чтобы ты мог знать, о чем я думаю. Кстати, как это у тебя получается?

- Просто я люблю тебя больше, чем ты меня.

- Ты самый лучший на свете!..

Я долго не могла уснуть в ту ночь, уже светало, а я все лежала с открытыми глазами и смотрела в окно. Спать мне вообще не хотелось, и я не спала. Наверное, я очень нервный человек, потому что никогда не могу уснуть, если мне предстоит что-то важное. Не могу заснуть я потому, что боюсь одной вещи: того, что я проснусь и сразу не вспомню, что сегодня должно произойти что-то важное, а потом односекундно вспомню и у меня будет шок. Вообще в жизни я всегда держу под контролем свои мысли, или, точнее, свое ответные свои чувства на какую-то либо ситуацию, поэтому очень мало в мире существует вещей, способных изменить выражение моего лица, или очень сильно ошарашить. Я могу всю жизнь переживать из-за того или иного происшествия, но в первые секунды, когда о нем узнаю, я не буду кричать, плакать, жаловаться и т.д. Но, конечно, если я не делаю себе запрета на внешнее переживание, я и переживаю внешне. Все под контролем.

Когда мы завтракали, во мне не было ни капли сентиментальности, я смеялась, думала о предстоящем с восхищением, ничего не боялась, было такое чувство, что я иду против зимней вьюги и всем ее ветрам, и у меня есть силы противостоять им. Но это чувство не святое, это как бы ощущение борьбы за жизнь любыми способами. Перед выходом я посмотрела в глаза Ариэля...

Дальше началась совершенно новая жизнь для меня. На сеанс я шла, ничего не боясь, ни о чем не жалея. Когда я вошла в зал, я чувствовала, что я там сильнее всех, я знала, почему-то знала, что есть люди, которые будут плакать на сеансе, я была уверена, что плакать не буду. И я знала, что ничто, абсолютно ничто не заставит меня плакать в тот день. Как бы я оставила все свои беды дома и пришла на сеанс совершенно без проблем. Зачем я тогда пришла? Сложный вопрос, но, наверное, затем, что это уже так прочно вошло в мою жизнь, что не прийти означало бы не жить. О заикании я вообще тогда не думала, я просто шла на торжественное событие. Это - с одной стороны, со стороны ощущений. На самом деле я понимала, что этот шаг - серьезный в моей жизни, но победить ощущения я не могла. Мы сели в зал, вышла Н.Л. и начала говорить вступительные слова (я описываю в той манере, как тогда чувствовала), потом вышли старики, мои самые любимые два старика: Н.В. и Н.С.. Они говорили очень хорошие слова, говорили, что этот период будет самым лучшим в нашей жизни. Я верила им. Хотя мне казалось странным, что такой период может быть лучшим в жизни. Поэтому я верила не в то, что они говорят, а я верила им, в них. Вообще, это очень интересная тема для меня: вера во что-то. Все люди живут в разных мирах, у каждого есть свой собственный мир. Он мне кажется намного чище, если он заполнен только той информацией, которую человек приобрел сам, то есть ту информацию, которую он захотел приобрести. Миры остальных людей "испачканы" информацией, которую они не хотели получить, которая была им навязана. Поэтому если я верю, во что-то, то не переношу, когда кто-то пытается осквернить мою веру, мою мечту. Сама я никогда такого не делаю и всегда восхищаюсь людьми, которые имеют свою веру и мечту. Представьте себе банку меда без всяких добавлений. В ней находится какой-то однородный мир, конечно, это не исключает его взаимодействие с окружающим миром. Но это указывает на избирательное взаимодействие. Избирательное взаимодействие не означает того, что мир боится других миров, ему противоречащих. Просто он не обращает на них внимание. Но вот представим себе банку с малиновым вареньем и отнесем ее к миру, противоположному миру банки с медом. Те, кто живет в банке с медом, живут своей жизнью и не мешают живущим в банке с малиновым вином. В этом случае все складывается хорошо. Если же малиновое вино начинает вмешиваться в мир меда, то меду становиться больно. Но, конечно, ни меда, ни малинового вина в чистом виде нет. Просто я хочу сказать, что себя я отношу скорее к меду (мед - это что-то очень чистое и наивное, хотя не совсем так, этого словами не объяснить, но показателем этого состояния могут быть разговоры с Ариэлем, но не только с ним, те люди, которых я люблю, тоже видят меня такой). На самом деле некоторые люди пытаются вытащить меня из этой банки, но никогда у них не получалось сделать их навсегда. Еще скажу о том, почему у меня никогда не получалось любить своих родителей так, "как надо". Они всегда вытаскивали меня из этой банки с медом, с самого детства и по сей день, и мой уход в "тот мир" всегда был связан с обидой на них. Так продолжалось все время, поэтому стало аксиомой, определением, быть по-другому уже не может, так как "этот мир" "сделался", "слепился" именно при таких обстоятельствах. Поэтому когда они меня обижают, я от этого делаюсь счастливой, так как могу уйти от них в этот мир с чистой совестью. Конечно, я достойна осуждения любого человека на земле за это, но забыть 10 лет жизни нельзя, без прошлого нет настоящего... А насчет родителей...