Независимый сайт о заикании

Много лет назад один человек спросил меня, что я хочу больше всего на свете. Я не ответил вслух, но для меня ответ был кристально ясен: "То, что все вы имеете как дар - плавную речь". Хотя содержание моей жизни не исчерпывалось заиканием, все же оно занимало очень большое место.

Взяться за перо меня побудила заметка, в которой шла речь о нехватке публикаций, посвященных опыту лечения заикания. Действительно, опыт лечения во многом определял мою жизнь, поскольку влиял на речь. Описать этот опыт оказалось намного труднее, чем я предполагал. Но это стало для меня чем-то вроде катарсиса, и я надеюсь, что кто-нибудь еще сможет почерпнуть нечто для себя в этом опыте. То, через что я прошел в своей жизни, возможно, было намного менее тягостным и болезненным, чем пришлось пережить многим из вас. Но это была МОЯ боль. Я жил этим день за днем. Это была моя жизнь - жизнь заикающегося.

Я родился 25 лет назад в Пакистане. От своей матери я знаю, что начал заикаться примерно с 4 лет. В Пакистане не занимались лечением заикания, по крайней мере, во времена моего детства. Я не помню, чтобы сильно заикался в раннем детстве. Часто я просто забывал об этом и говорил свободно до тех пор, пока не вспоминал снова. Окружающие меня взрослые обычно игнорировали мое заикание, но считали своим долгом постоянно делать мне замечания по поводу слишком быстрой речи. Отчетливо помню себя бегущим к взрослым, чтобы поделиться чем-то, что меня переполняет, говорящим возбужденно о том, что случилось, и получающим ответ: "Почему ты не можешь помедленнее? Ты звучишь как проигрыватель на неправильной скорости!".

Я был в таком отчаянии от подобных комментариев, что решил не разговаривать совсем, если это не было необходимо. В общем, я был несчастливым ребенком. Низкая самооценка, комплекс неполноценности. Я был слишком худой, слишком высокий, слишком смуглый и в довершении всего не мог как следует говорить. Спасительными были мои успехи в учебе. Я всегда был в числе лучших учеников.

Во все 19 лет жизни в Пакистане я ни разу не говорил о заикании - ни с друзьями, ни в семье, ни с кем. Это оставалось внутри, и мне приходилось только шепотом молить о том, чтобы завтра утром встать нормально говорящим. Где-то в возрасте 12 лет я сказал себе, что дальше так не может продолжаться. Я не мог реализовать свой потенциал, продолжая по-прежнему молчать. Преодолевая себя, я начал пытаться говорить почти во всех ситуациях. Очень помогло то, что учителя всячески подчеркивали мои успехи в классе. Мать поощряла и мое участие во внеучебной деятельности. Я начал участвовать в дебатах, выступать с докладами и т.п. Это помогло мне преодолеть страх речи и стать более общительным и открытым. Однако перепады были по-прежнему ужасающими. Подчас я мог нормально поговорить с незнакомыми человеком благодаря заменам слов и прочим уловкам, но много заикался с друзьями и в семье. Именно потому, что я знал радость плавной речи в одних случаях, заикание в других случаях очень расстраивало меня. И все эти переживания не выходили наружу, оставались не высказанными.

В августе 1988 я приехал в Штаты и начал учиться в университете штата Техас, в Остине. Однажды, занимаясь в библиотеке, я наткнулся на книги о заикании. Лечение заикания? Эта идея была совершенно новой для меня. Одна из книг рекомендовала обратиться, если это возможно, к специалисту. Так я и попал в речевую клинику университета в конце 1989 года. Мое заикание оценили как находящееся между слабым и средней тяжести. Для меня это было как открытие нового мира. Оказалось, я могу говорить с кем-то о своих переживаниях, проблемах - о заикании. Лечение началось с техники коррекции блоков (запинок). Наиболее сложной для меня была "послеблоковая коррекция", когда ты говоришь слово заново, но плавно, после того, как запнулся на нем. После того как я переборол слово и сумел выговорить его до конца, было немыслимо вернуться назад и произнести его снова! "Блоковая коррекция", когда ты сознательно делаешь несколько повторений, ослабляя блок, и "доблоковая коррекция", когда ты стараешься расслабить речевой механизм до произнесения слова, давались легче. Мы также работали над решением проблем для разных ситуаций и техникой расслабления. Все это хорошо работало, но проблема заключалась в том, что я мало заикался в обстановке клиники, а проверить эти методы в реальных сложных ситуациях не мог.

В общем, я освободился от лечения в конце 1990 года, полагая, что успешно закончил лечение и могу теперь покорять мир. В течении следующего года я постепенно осознавал жестокую правду: моя речь изменилась не так уж сильно. По-прежнему я был беспомощен во многих ситуациях. Фактически, в некоторых ситуациях я стал заикаться больше, чем раньше. Теперь я мучительно анализировал каждый случай заикания и приходил к обвинению себя в том, что не использовал технику коррекции. Я был чрезмерно самокритичен. У меня была техника, которая должна была сделать мою речь плавной. Почему я не мог использовать ее сейчас, хотя это было так легко в клинике? Все же был один положительный результат лечения: теперь я мог разделить свою проблему с близкими друзьями. Я не мог заставить себя всюду открыто объявлять об этом, как того хотел мой врач, но по крайней мере были несколько человек, с которыми я мог разговаривать о заикании.

После долгого периода повторения одних и тех же ошибок, я вернулся к лечению в 1992 году. Теперь я был совершенно честен с врачом в отношении переноса речевой техники в реальный мир. Мы вернулись к медленной речи, коррекции блоков и всему тому, что делали раньше. Но помогло это мало. Проблема заключалась в том, что техника коррекции блока работает только в момент запинки, но для меня в этот момент уже слишком поздно пытаться контролировать речь. Я добился успехов в открытом объявлении о своем заикании, но забавным было то, что хотя это расслабляло меня перед аудиторией, заикание даже усиливалось. Что-то было не так. Мне требовался другой подход.

В конце 92 мой логопед Энн Томас пришла к выводу, что нужно сместить фокус от заикания к поддержанию плавности. Может быть это звучит как одно и то же, но для меня это было большим смещением. В течении следующих месяцев мы работали по программе, в которой основной внимание уделялось расслаблению и использованию "пассивного выдоха" (в оригинале используется термин "пассивный поток воздуха") за счет расслабления дыхательной мускулатуры. Одновременно я читал книгу Мартина Шварца "Больше не заикаюсь". Я также беседовал с д-ром Шварцем по телефону и подумывал о посещении его двухнедельного семинара по методике пассивного выдоха. Но плата $1800 была непосильной для моего студенческого бюджета. Строго говоря, я не согласен с д-ром Шварцем в том, что его метод является окончательным решением для заикания. Но для меня эта техника оказалась идеальной, поскольку ее можно было использовать все время (а не только тогда, когда уже запнулся), она замедляла мою речь (стратегия, эффективная для меня) и уводила фокус внимания от чрезмерного анализа случаев заикания. Хотя сказанное звучит так, будто эта техника была идеальной для меня, понадобилось два семестра, чтобы я смог выйти в реальный мир и уверенно использовать пассивный выдох около 10 минут. В связи со сдвигом фокуса, занятия в университетской клинике приобрели ценное для меня качество (при том, что в обстановке клиники я не заикался): теперь целью занятий являлось не просто отсутствие запинок, а использование пассивного выдоха в течении часа. Ядро моей техники заключалось в следующем: "Вдохни; позволь воздуху частично выйти пассивным образом и затем начинай первое слово медленно, слегка растягивая звуки; продолжай плавно говорить как начал; если возникла запинка, остановись и включай ту же технику со слова, на котором остановился. Не спеши!" Итак, теперь я знал свою технику, точно знал, что хочу. В этот период своей жизни я закончил учебу, занялся поисками работы, и все это было связано с высоким уровнем стресса. Было еще очень трудно использовать пассивный выдох в напряженных ситуациях, но в более легких случаях прогресс был очевиден. Реально помогало мне и обсуждение моей техники с окружающими людьми. Демонстрируя им технику, с помощью которой могу плавно говорить, я тем самым усиливал в себе мотивацию ее использования. Я расписал иерархию ситуаций в зависимости от уровня сложности использования техники. После этого, неудачи в ситуациях, относящихся к высшим уровням в этой иерархии, стало легче переживать, не пускаясь в самообвинения. Примерно в это время открылось отделение Национального проекта по заиканию (NSP) в Остине, что дало мне прекрасную возможность заниматься речью и разделять свои проблемы с другими. Я занимался с другими, сам с собой, в машине - действительно, довольно много.

В феврале 94 я нашел работу в Калифорнии. Речь становилась намного лучше, но по-прежнему не все было в порядке. В марте я посещал семинар Теда Петерса в NSP Сан-Франциско. Тогда я не осознавал, но сейчас, ретроспективно, понимаю, что это было вехой в моей жизни. Вернувшись с семинара, я начал делать нечто новое. Я больше не заставлял себя все время использовать пассивный выдох. Теперь я стал делать следующее. Начинал говорить, используя пассивный выдох, а затем естественно соскальзывал в спонтанную плавную речь, но возвращался к контролю пассивного выдоха при малейшем намеке на неприятность. В течении спонтанной фазы я, как и в контролируемой речи, сохранял замедленный темп и легкое начало. Но хочу подчеркнуть, что смог так говорить только после длительных и интенсивных занятий пассивным выдохом. Было бы опасным делать это на ранней стадии. В июне я вернулся в Остин. Последние 6-7 месяцев моя речь лучше, чем когда-либо раньше. Хочется думать, что моя жизнь, как жизнь заикающегося, закончилась. Я по-прежнему то и дело заикаюсь, когда пренебрегаю своей техникой, но качество речи для меня вполне приемлемо. Я стараюсь регулярно посещать встречи NSP, поскольку они дают хорошую возможность для практики и шлифовки моей техники. Я стараюсь также поддерживать тот баланс контролируемой и спонтанной плавности, о котором писал раньше. Могу с удовольствием сказать, что в последние месяцы не было ни одного дня, который бы прошел плохо из-за плохой речи. Я могу снять трубку и позвонить кому угодно. Друзья и даже люди, недавно знающие меня, подходят и говорят об огромном улучшении моей речи, и это : это просто здорово! Лозунг NSP "Если ты заикаешься - ты не одинок!" висит на стене моего офиса. Я прошел долгий путь. Может случиться ухудшение, речь может вернуться к прежнему уровню. Но я уверен, что сделав это однажды, всегда смогу сделать это опять. Я не думаю, что ненавижу теперь свое заикание. Оно - часть меня, как и многое другое. Моя невеста сказала недавно: " Ты сегодня такой, какой есть, потому что прошел через все это: заикание, отчаяние, борьбу и победу". И пусть это звучит банально, но большую часть времени мне нравится тот, кем я являюсь сегодня.